* * *

По ту сторону двери слышалась возня: кто-то не переставая тарабанил, пытаясь открыть неподдающееся полотно; доносился топот ног; встревоженные голоса, переговариваясь, спорили между собой:

—Придётся ломать.

—А ты уверен, что она там?

—Ну а где? Уже всё обыскали. Надо ломать, пока не поздно...

Но Лена больше ничего не слышала — рассекая бурный океан генетической памяти, она неслась в необъятные дали воспоминаний, всё дальше и дальше, в те далёкие годы, когда её ещё не было на свете...

Был ясный майский день. Над черепичными крышами города раскинулась бескрайняя синева высокого неба. Сады за каменными оградами благоухали свадебным вишнёвым цветом, переполняя сердце радостью бытия и счастливыми надеждами. Мощённые булыжником улочки, умытые вчерашней грозой, отражали каменные фасады и звонко отзывались под лёгкими каблучками лакированных туфель. Тёплый весенний ветерок легкомысленно приподнимал подол василькового шёлкового платья, развевал блестящие волосы, отдающие медью под лучами ласкового солнца. Татьяна летела навстречу новой жизни, красивая и манящая, не замечая направленных на неё восхищённых мужских взглядов. Она спешила на свидание, и её огорчало лишь то, что она холодно рассталась с матерью, не в силах постичь, как та могла предпочесть глушь уральских степей и лесов открывающимся перспективам. И всё-таки радостное предчувствие не оставляло её, когда она две недели назад сошла с поезда, моментально окунувшись в незнакомые доселе весенние запахи цветущей акации неугомонного многоголосого портового города. В лёгком светлом пальто, с копной каштановых волос, умело уложенных под маленькую фетровую шляпку, она в восторге осматривала открывшуюся перед её взором шумную привокзальную площадь, запруженную снующим разношёрстным людом. Здесь были и нарядные улыбчивые дамочки, и важные господины в твидовых костюмах, и озабоченные бородатые носильщики с загруженными горами чемоданов и всяческих тюков тележками. Особенно много наблюдалось мужчин в военной форме, наводнивших послевоенный город, куда Татьяна была направлена в числе других сотрудников группы СМЕРШ. В высоком небе светило ослепительно яркое солнце, предвосхищая многообещающие судьбоносные события. Направляясь с вокзала в комендатуру, Татьяна не могла оторвать глаз от царственного великолепия роскошных зданий и, вконец очарованная цветущими каштанами, раскинувшими над пешеходами белые пирамиды соцветий, словно свечи в изысканных канделябрах, свернула с Дерибасовской и, пройдя затенёнными улочками, вышла на Приморский бульвар, впервые увидев сияющую синеву бескрайней морской глади. Овеянная призрачными струями морского бриза, она всецело отдалась охватившему её никогда доселе не испытываемому чувству абсолютного и прекрасного, великого, необъятного и необъяснимого. В этот же день, получив назначение, она отбыла в расположенный неподалёку городок Татарбунары, и теперь, спустя две недели, спешила на свидание со своим возлюбленным.

А в это время в доме Домны происходило решающее сражение между сыном и матерью, определившее всю дальнейшую судьбу Виктора Кленова. К моменту возвращения сына с войны Домна вступила в тот возраст, когда человек имеет право отдохнуть, но она с каждым годом становилась всё более деятельной, и к тому времени, когда Виктор вернулся, денег от продажи мёда скопилось достаточно, чтобы вести безбедное существование. И только она собралась объявить о своих планах и данном на могиле супруга обещании помочь сыну вернуться в Кишинёв, чтобы закончить прерванное войной обучение, как Виктор опередил её.

—Я женюсь! — выпалил он, ворвавшись в комнату, где Домна, разложив на столе старые альбомы, перебирала пожелтевшие семейные фотографии.

—Нет! — вскричала она. — Только не сейчас! Сначала окончишь художественное училище.

Виктор порывисто ухватил мать за руку. Глядя ей прямо в лицо, он долго и пространно объяснял, рассказывая, втолковывая и доказывая, что у него с Татьяной уже всё решено и что они всё равно поженятся, и только после он отправится с женой в Кишинёв.

—Как ты вообще мог с ней связаться?! — возмущённо выкрикнула Домна, узнав, кто её будущая невестка.

—Мама, не смейте говорить о ней в таком тоне!

—Она выросла в безбожной стране. Я не дам тебе своего благословения.

—Она ещё и комсомолка, — добавил, улыбаясь, сын, пытаясь разрядить накалённую атмосферу.

—Ничего не желаю слушать, — решительно заявила Домна. — Поедешь в Кишинёв учиться, — но Виктор, не дослушав, уже мчался через двор, всполошив неторопливо разгуливающих кур.

Две недели назад, нарядившись в гражданскую одежду, Виктор посетил комендатуру оформить документы. И там он увидел её! Она сидела за столом в окружении офицеров в лёгком воздушном платье, огромные небесно-голубые глаза на необыкновенном лице нежно-персикового оттенка, обрамлённом каштановыми волосами, светились таким внутренним огнём, что становилось трудно дышать. Неизвестно, как долго смотрели бы они друг на друга, не отводя зачарованных глаз, связанные огромной мощности электрическими разрядами, если б стоявшая на столе ваза с голубыми васильками неожиданно не поползла к краю и, опрокинувшись, не грохнулась бы об пол, взорвав напряжённую тишину оглушительным треском... С этого дня Виктор и Татьяна начали встречаться. Они часами бродили по окрестностям, нарушая тишину чарующих поэтических пейзажей милыми сердцу ничего не значащими разговорами обо всём и ни о чём, а когда заходящее солнце начинало отбрасывать последние косые лучи, мягкими отсветами играя на их лицах, скрывались в густой пестроте платановой рощи, где никто не мог потревожить их счастливого уединения. Спустя три дня Виктор сделал Татьяне предложение, и, недолго раздумывая, она согласилась. Молодой художник с горящими глазами и незаурядными способностями представлялся ей тем самым, единственным и долгожданным, способным вытащить её из обывательского забвения, где, канув в пошлости и бедности, безвестно гниют миллионы и миллиарды посредственностей. Нет! Не такую участь она себе представляла, разглядывая с замиранием сердца собственное отражение. Подчиняясь голосу особого предчувствия, она видела в их встрече некое волшебство, способное вознести её до тех высот, о которых она мечтала, и стоило двум женщинам — матери и возлюбленной — однажды обменяться взглядами, как стало ясно, что ни та, ни другая не отступятся от него. Домна, как могла, пыталась уберечь от пагубного, по её мнению, влечения сына, молила и уговаривала быть благоразумнее и не обременять себя браком с тщеславной гордячкой, но Виктор был глух ко всем её доводам. Они с таким упорством стояли каждый на своём, что не представлялось никакой возможности разрешить создавшуюся ситуацию, и неизвестно, чем бы всё это кончилось, не вмешайся родная сестра Домны. Елена с мужем жили в соседнем городке, и, после того, как Виктор в полном отчаянии побывал у тётки, разъяснив ей непростые взаимоотношения между матерью и Татьяной, жалуясь на категорическое несогласие матери с их женитьбой и сетуя, что поступиться её благословением он не может, Елена, оставив хозяйство на мужа, примчалась в Татарбунары. Отыскав Домну на пасеке, она возмущённо налетела на сестру:

—Ты забыла, как сама уговаривала отца выдать тебя за Павла?

Без спешки вставив решётку с сотами в улей и накрыв его крышкой, Домна обернулась к сестре:

—И ты здравствуй, Елена. Давненько не навещала.

—Ты мне зубы не заговаривай, — не унималась та. — Вспомни, как всех упрашивала тебе помочь...

—Да лучше бы не упрашивала! — в сердцах выпалила Домна, так, что Елена, обомлев, отпрянула и изумлённо уставилась на сестру. — Прав был отец... Сколько крови выпил у меня Павел. Забыла?!

—Домна... побойся Бога... Что ты говоришь такое? У тебя сын от него... Да какой! Гордость Татарбунар...

—Это пока, — перебила Домна сестру. — А как женится... на этой... Все забудут, кто таков был Витя Кленов. — Домна махнула рукой и, подобрав дымарь, направилась к следующему улью. — Не надо, Елена, не уговаривай... — и, остановившись, бросила: — Безбожница она, гордячка.

—Так и Виктора что-то не видать в церкви. Пойми же ты наконец! Он всё равно женится — с твоим согласием или без него... Только ведь он не хочет тебя обижать, хочет, чтобы всё было по-правильному...

И Домна сдалась. Татьяна с Виктором поженились в начале осени, каждый по-своему осуществив свои мечты. Спустя год у них родилась девочка, но то ли по велению судьбы, то ли по каким-то иным неведомым законам, роды оказались трудными. Плод перевернулся, пришлось применять щипцы. Всё вроде бы обошлось. Или так лишь казалось. Долго ещё Домна ворчала, что такое несчастье могло случиться только в исполнение какого-то наказания. Прошло немного времени, и Татьяна снова ждала ребёнка...

В Кишинёв Виктор так и не поехал, а когда Георгия Константиновича Жукова направили из Одессы в Уральский военный округ, подразделение, в котором служила Татьяна, было переведено вслед. Виктор с беременной женой и маленькой Ниной вынуждены были отправиться на Урал, где благодаря несомненным способностям Виктора у него не было отбоя от заказчиков. Невозможно было и помыслить, что скульптору, мечтавшему о нетленных античных сюжетах, придётся ваять памятники революционным деятелям и героям гражданской войны. Проникшись под влиянием бурного послевоенного восстановления коммунистическими идеями, он вступил в партию и вскоре получил самый масштабный заказ — огромный десятиметровый барельеф Ленина, Сталина и Маркса. Изображённые в профиль и водружённые на вершину горы политические деятели отлично просматривались с проходящих мимо поездов и вообще отовсюду, напоминая американскую гору Рашмор с высеченным на ней барельефом четырёх президентов. Виктор Кленов стал широко известен во всём регионе, и деньги полились рекой. К тому времени Татьяна благополучно разрешилась второй девочкой, дав ей по просьбе Виктора имя Наташа. Вскоре они стали замечать, что не справляются с ворохом домашних дел и двумя голосящими маленькими дочерьми, беспрестанно выплёскивают друг на друга накопившуюся усталость и раздражение и, поразмыслив, бросились за помощью к Ольге.

Немало воды утекло с той ночи, когда Татьяна, поставив перед матерью ультиматум, уехала в Одессу. Побеждённая упорством дочери, Ольга, безусловно, простила её за неоправданный эгоизм, но оказавшись после объяснений с Иваном о невозможности быть вместе в полном одиночестве, крепко вцепилась в свои воспоминания, упрекая себя в глубине души за губительную гордыню Татьяны. Сделав самоотречение основой своего существования, она тихо проживала дни вплоть до того момента, когда Татьяна явилась к ней с двумя чудесными малышками, растопившими её заледеневшее сердце. Отныне вся её жизнь была заключена в этих ангелочках, и когда Татьяна, забеременев третьим ребёнком, неожиданно объявила, что сделает аборт, «благо, Сталин снял с них запрет», Ольга впервые проявила несокрушимую твёрдость, заявив, что кто бы ни родился, пусть считают, что это её ребёнок, и от этого она никогда не отступиться.