Русский тузлук / Е. Климова, В. Миллер

О прошлом и настоящем, о любви и ненависти, о терпении и сострадании, бездушии и предательстве, о трусости, эгоизме и зависти, прощении и покаянии.

—Самоучка Леонардо не нуждался в дипломах, чтобы увековечить свою гениальность! — заключил он и, вытолкав изумлённую жену за дверь, схватил молоток и разнёс уменьшенную копию Пьеты на мелкие осколки.

В сгущавшихся сумерках ему в ещё более мрачных красках представилась его жизнь. «Вот так, наверное, и чувствуешь себя, — подумал он, — когда катишься к чёрту в пекло, и уже ничего нельзя изменить». Он вдруг в одночасье лишился опоры, и то принимался проклинать в душе тот день, когда, взявшись за осуществление безнадёжной затеи, пустился нагонять упущенное время, взвалив на плечи Татьяны все тяготы повседневной жизни, то именно её обвиняя в несчастьях, когда в порыве безумной страсти не послушался мать и вместо того, чтобы закончить образование, связал себя семейными узами, поработившими и подчинившими его без остатка...

Ночь близилась к концу, яркие звёзды поблекли, уступив место предрассветным сумеркам. Отворив дверь в весенний сад, Виктор глубоко вдохнул прохладный воздух. Что-то важное и таинственное произошло внутри него, горькие размышления сменились твёрдой уверенностью, что рано или поздно в стране настанет царство истины и справедливости, а пока... Машинально накинув плащ и намотав шарф, воспользовавшись тем, что обращённый тёмными окнами в сад большой дом тихо и безмятежно спал, Виктор вышел в зачинавшееся серое утро и, взламывая тишину гулко отдававшимся эхом шагов, вышел за ворота. Вскоре его фигура, удаляясь, стала растворяться в глубине улицы, пока совсем не растаяла в утреннем тумане.

...Если для Татьяны затянувшиеся переезды означали лишь смену обстановки, то для Виктора, уныло взиравшего сквозь заиндевелое оконце на заснеженный дворик, бесконечно долгая морозная зима представлялась началом неминуемого конца. Он безумно скучал по зелёным, покрытым прохладными островками тенистых орешников холмам с журчащими у подножия прозрачными родниками; по унизанным янтарными гронками виноградникам; его измученное скитаниями сердце сжималось при мысли, что никогда больше не сможет он войти в свою старую мастерскую, где было проведено столько наполненных творческими поисками дней, а желание ощутить податливую мягкость глины было столь велико, что начинало ломить привычные к тяжёлой работе руки, и по спине пробегал озноб. Всё чаще он видел сны, в которых снова был маленьким мальчиком. Пальцы его были перепачканы углём, которым он в каком-то самозабвении рисовал мускулистых лошадей на свежевыбеленных стенах дома. Было жарко, солнце ярко светило на лазурном небосклоне, сад был наполнен неустанным пчелиным гулом... Просыпаясь среди ночи, весь в липком поту, он прислушивался к томительному завыванию вьюги, и тело пронизывал леденящий холод. Даже закутавшись в толстое одеяло, он никак не мог согреться, и так лежал до самого утра с устремлённым в потолок взглядом, мечтая на одно мгновение оказаться на горячем прибрежном песке лимана. Никогда прежде не хворавший, Виктор неожиданно для всех занемог. Его изнурённая творческой недосказанностью душа не находила покоя, и, мучаясь под гнётом напрасных сожалений, он втайне ото всех задумал с наступлением весны вернуться на родину...

...С тех пор, как в стране начались перемены, Татьяна всё больше ощущала ту же безысходность, что и Павел Кленов в начале века. Неунывающая прежде, она вдруг как-то состарилась и, растерянно бродя по огромному дому, то хваталась за тряпку, тщетно пытаясь навести порядок в опустевших комнатах, то, натянув старые калоши, спускалась в промокший от зарядивших дождей одичавший сад. Искореняя тут же прораставшие заново сорняки, грозившие окончательно истребить высаженные ею когда-то прекрасные розы, печально взиравшие на неё засохшими бутонами, она с грустью ощущала родственное с ними сходство. Проведя всю жизнь в центре всеобщего внимания, оставаясь при этом на протяжении многих лет строгим начальником большой семьи, стремясь окружить её наибольшим комфортом, даже когда многие в стране подвергались бесчисленным неудобствам и лишениям, она не находила ни минуты утешения при мысли, что дети больше никогда не вернутся, и всё, о чём она мечтала когда-то, в конце концов оказалось ошибочным.

Охватившие Молдавию беспорядки после принятия Приднестровьем декларации независимости вынудили правительство ввести армию, и когда нарастающее напряжение грозило в любой момент разрядиться небывалым взрывом, разлитое в воздухе предчувствие чего-то значительного, что вот-вот должно было произойти, разразилось известием о подписанном в Белоруссии договоре, поставившем на истории Союза жирную точку.

...Впервые за годы безостановочной работы Лена осталась без заказов... Следуя примеру многих, она предприняла было попытку продать не окупавшую себя мастерскую, но столкнулась с реальной действительностью, в которой не оказалось достойного покупателя, желающего за умеренную цену найти применение выстроенному ею зданию. Она день и ночь размышляла над решением проблемы, тогда как Шиллер, поддавшись разлагающему действию хандры после известия о надвигающихся сокращениях в администрации, проводил большую часть времени лёжа на диване. Не прошло и трёх месяцев, как ставшая ненужной в умирающем городе должность главного архитектора была упразднена, и довольно было одного взгляда, чтобы понять — самолюбию Шиллера был нанесён смертельный удар. С тех пор он практически не покидал спальни, сокрушаясь о том, как несколько лет назад пошёл на поводу неугомонной жены, согласившись на затеянное ею строительство мастерской, поглощавшей теперь все семейные накопления на своё содержание.

—Никогда нам не выбраться из нужды! — раздражённо твердил Шиллер всякий раз, когда сталкивался на кухне с женой, пока та готовила сыну школьный завтрак.

Как ни уговаривала она супруга взять себя в руки и постараться найти хоть какую-нибудь работу, он и слушать ничего не желал. Выпив чашку кофе, он снова скрывался в спальне и, включив телевизор, громко возмущался событиями в стране, доказывая, что настала пора проголосовать за коммунистов, пока свихнувшийся на почве беспробудных пьянок клоун не распродал за бесценок всю страну олигархам.

...Недавно открытые в Западной Сибири огромные нефтяные месторождения радикально повлияли на развитие региона. Заложенный Егором Лигачёвым на севере Томской области город бурно застраивался, привлекая толпы молодых специалистов и рабочих. Условия были адские: непролазные, источающие вредные испарения топкие болота кишели забивавшими нос и рот огромными, невиданными доселе комарами и мелким кусачим гнусом, вызывавшим страшное раздражение и болезненные нарывы; в окружавшей небольшое поселение тайге водилась тьма непуганого дикого зверья, подходившего иногда к самым границам палаточного городка; солнце палило нещадно по двадцать часов в сутки, яростно сжигая кожу, и, ненадолго скрываясь за горизонтом, оставляло после себя зыбкие сумерки. В августе короткое лето закончилось, зарядили холодные проливные дожди, довершавшие дьявольский план изничтожения пришлых людей насквозь промокающими залатанными палатками и отсыревшей одеждой, прилипающей к мертвецки уставшему телу с не разгибающимися заржавевшими за ночь суставами. На рассвете палаточный городок растворялся в густом белом тумане, и передвигавшиеся по нему в предутренней тишине едва различимые высохшие силуэты выглядели спустившимися с небес инопланетными пришельцами. Увязая по колено в непролазной грязи, они таскали бетон и битум на крышу выстроенного за два летних месяца здания, прибавляя с каждым поднятым поддоном политический вес руководителю области.

...она представляла так ярко, будто сама находилась там, прозрачный рассвет над зеркальной водной гладью, заливавший небо и землю, и бегущего по узкой тропинке босоногого худощавого мальчика в завёрнутых до колен штанишках с удочкой в руке. Позади в розовых отсветах медленно поднимавшегося над деревьями солнца степенно вышагивал высокий сутулый старик с испещрённым глубокими морщинами лицом и белыми обвислыми усами. Утопая в высокой росистой траве, они спускались вдоль берега вниз по течению, куда не доносился оглушительный грохот и визг пилорамы, и, выбрав место посуше, раскладывали удочки. Достав из ведра старую жестяную банку с копошащимися жирными червями, дед нанизывал на самодельный крючок самого вёрткого, и, умело забросив, выдёргивал через минуту сверкающего на солнце серебристого леща. Стукнув его головой о камень, он бросал улов в наполненное водой ведёрко. Ближе к обеду они разворачивали принесённый с собою свёрток, раскладывали на газете печёные картофелины и, густо посыпая солью, съедали всё до последней крошки вместе с кожурой. Река искрилась в полуденном воздухе и сквозь голубоватое марево виднелся противоположный берег. Отдохнув в тени деревьев, они ещё немного рыбачили, а когда солнце клонилось к закату, начинали собираться. Искорёженные деревья представлялись в надвигающихся сумерках безумными чудовищами, тянущими к маленькому мальчику свои раскоряченные лапы, и, в страхе оглядываясь на разверзнутые в ужасающем оскале пасти страшилищ, Валера, стараясь привлечь внимание деда, хватал его за рукав...

...Солнце стояло высоко и припекало, как летом. На столе дрожали ажурные тени, воздух вокруг весь пестрел и золотился. Как-то незаметно, словно сам собою, стол оказался накрыт, терпеливо дожидаясь, когда обитатели дома вновь за ним соберутся. Над вазочкой, до краёв наполненной янтарным айвовым вареньем, кружили осы. Одна сидела на липком хрустальном краешке и, обмакнув лапки в сладкий рай, слегка вздрагивая, сосредоточенно поглощала божественный нектар. В середине стола стоял запотевший хрустальный графин с молодым искристым вином, рядом, в простой керамической тарелке, громоздились кусочки белой влажной брынзы в окружении красных помидор и пучков зелёного лука, сельдерея и петрушки, в глубокой тарелке дымились фаршированные перцы, и над этим живописным великолепием красовался, пыхтя и отдуваясь, медный самовар, отражавший в своих сияющих округлых боках особую гордость Татьяны — изящный чайный сервиз из тончайшего фарфора. Чешские хрустальные фужеры и серебряные столовые приборы соседствовали с огромным букетом полевых цветов, собранным Женечкой ранним утром и поставленным в простую трёхлитровую банку из-под вишнёвого компота, и всё это сверкающее и блистающее на солнце эклектичное роскошество выглядело особенно мило и трогательно на фоне проглядывающих сквозь пожухлую осеннюю листву облупившихся стен дома.

...В лицо ударило таким смрадом, что она невольно отпрянула, но, пересилив себя, вошла в пропахшую кошками и мышами туманную темень. Как же она ненавидела такие подъезды! Грязные и вонючие, с исписанными непристойностями стенами, они воплощали совершенно особенный мир — мир шариковых и швондеров, и тем более было непонятно, каким образом в таком месте могла оказаться мастерская местной знаменитости...

—Вот именно! — вскричал художник, когда она после короткого обмена приветствиями озвучила своё удивление о специфическом соседстве мастерской. — Поэтому я и хочу построить свою собственную! — Он так энергично жестикулировал зажатой в руке палитрой, что с неё слетали куски краски, шлёпаясь причудливыми пятнами на замызганный пол. — Да-да! Вы же сами всё видели! Ужас! Я не удивлюсь, если однажды раздавлю в подъезде крысу величиной с крокодила! — Лена удивлённо подняла брови, но сдержала повисший на языке вопрос. — А люди! Тут такие типажи! Морды пропитые, волосы всклокоченные, бабы ходят по лестнице прямо в бигудях! И эти ужасные собаки! У них такие клыки! Это же просто людоеды! А кошки!.. Гадят прямо на лестнице!

«Картина, достойная Босха — подумала Лена, не без страха присаживаясь на предложенный ей колченогий стул...

...приказали положить сумку на примостившийся в углу стол, оттеснили в ударившую в нос резким запахом мочи и блевотины тёмную тесную нишу, густой спёртый воздух взорвался железным лязгом захлопнувшейся решётки, и прекрасный дивный мир, наполненный голосами прошлого, окончательно прекратил своё существование... Когда впоследствии она пыталась восстановить события той ночи, у неё всякий раз возникали не поддающиеся здравому смыслу нагромождения сюрреалистических картин. Ошеломлённая полной бессмысленностью происходящего, она не могла понять, как вообще такое могло случиться. Она заметалась словно дикий зверь, тряся железные прутья и обращаясь к видневшемуся за стеклянным окошком милиционеру с призывом разобраться в произволе сослуживцев, но тот молчал, уткнувшись носом в помятый журнал и скрипя продавленным стулом. В глубине помещения сидели те трое, низко склонившись, почти пригнувшись, к письменному столу, и переглядываясь, перебрасывались невнятными фразами. Из коридора доносились неясные обрывки возникающих и тут же лопающихся, как пузыри, разговоров, что-то шуршало, причитало, цокало и охало, с трудом пробиваясь сквозь стоявший в ушах монотонный гул; в поле зрения появлялись искажённые лица, приближавшиеся вплотную к железным прутьям клетки, так, что можно было разглядеть расширенные поры и почувствовать вонь перегара; иногда в голове мелькали порождённые кошмарным бредом странные видения; грязный пол, уплывая из-под ног, кружился, кружился, кружился до тошнотворного ощущения невесомости и не стихающей боли в груди...

Золотая листва, опутанная серебряной паутиной — предвестницей бабьего лета, — давно опала и теперь, не собранная и не сожжённая, как это бывало прежде, рыхлым слоем покрывала землю в саду и потрескавшиеся от времени бетонные дорожки. Неубранные зимние яблоки сиротливо мокли под дождём, сыпавшим мелкой моросью с однотонного серого неба. На клумбе перед крыльцом одиноко белели кудрявые хризантемы, и только забытый Егорушкой пластмассовый грузовик ярким красным пятном выделялся среди мокрой блекло-зелёной травы. Ёжась и подняв воротник блестящего чёрного плаща, ничуть не спасавшего от сырого пронизывающего ветра, Лена взбежала на крыльцо, ведущее в её часть большого опустевшего дома, стараясь не замечать облупленной штукатурки на фасаде. Прошёл год, как умерла Ольга. Лена не могла объяснить, почему, но ей не хотелось возвращаться домой — он казался слишком большим и холодным, да и с родными она старалась не видеться. Она отворила дверь, оттуда пахнуло теплом и мёдом — в кухне на столе стоял большой бидон, привезённый недавно Домной. Лена сняла плащ, поставила на плиту чайник и прошла в комнату... аккуратно вставила в гнездо пластинку Вивальди «Времена года», села на диван, подобрав ноги, и, уперев подбородок в колени, задумалась. Всё чаще ей приходила мысль, что она хочет уехать. Вообще уехать. Всё равно куда, лишь бы подальше...

Эфир с автором романа Еленой Климовой в программе «Особое мнение» на радиостанции «Эхо Москвы в Томске»:

Скачать MP3

Русский тузлук

Елена Климова
Влад Миллер

О книге }

Рецензии }

Отзывы }

Читать }

Купить }

Электронная версия

Бумажная версия

Отблагодарить }